Двуглавый орел в качестве одной из государственных эмблем зафиксирован на Руси начиная с эпохи Ивана III. Самым первым памятником великокняжеской сфрагистики с его изображением является, как известно, красновосковая печать Ивана III, самый ранний дошедший до нас экземпляр которой датируется июлем 1497 г. Разумеется, матрица печати была сделана еще раньше, но не ранее 1490 г. К эпохе Ивана III относится еще несколько изображений двуглавых орлов, которые датируются менее надежно, но в любом случае не выходят за пределы датировок ранее 1480-х гг. (в частности, изображения орлов на костяных великокняжеских посохах, в декоре Боровицкой башни Московского кремля и другого). Известен один из типов монет последнего великого тверского князя Михаила Борисовича, также с изображением двуглавого орла — возможно, чеканившиеся в последний год княжения Михаила в Твери, то есть в 1484—1485 гг., что, впрочем, дискуссионно. Происхождение русского двуглавого орла конца XV в. связывается с иностранным влиянием — или с дипломатическими контактами Ивана III со Священной Римской империей Германской нации, или с династическим наследием Софьи Палеолог и, таким образом, влиянием византийской традиции. Однако в научной литературе, посвященной истории государственной геральдики России и, прежде всего, эмблемы двуглавого орла, нередки упоминания о различных изображениях этого символа, встречающихся на Руси еще до эпохи Ивана III¹. Как показал детальный анализ этих упоминаний, подавляющее их большинство являются сомнительными или ошибочными². Оставшиеся в весьма незначительном количестве случаи относятся к X—XIII вв., то есть преимущественно домонгольской Руси, и требуют отдельного рассмотрения. При этом принципиально важным оказывается контекст культурных связей Древней Руси с другими странами, вероятно, повлиявший на единичные появления двуглавого орла в древнерусской культуре. Все эти случаи разнохарактерны и связаны с совершенно различными по своему типу памятниками.

Наиболее ранний пример изображения двуглавой хищной птицы присутствует на серебряной подвеске, украшенной сканью и зернью, происходящей из Большого Гнёздовского клада, найденного в Гнёздово под Смоленском еще в мае 1867 г.³. Рисунок на подвеске «дает в схематизированном и разложенном виде фигуру геральдически распластанной птицы с двумя головами, обращенными в разные стороны. Контур рисунка выложен сканной нитью, слегка сплющенной и припаянной на ребро, а образованные нитью части заполнены внутри зернью»⁴. В настоящее время, как и другие предметы из Большого Гнёздовского клада, эта подвеска хранится в коллекции Государственного Эрмитажа. Клад датируется «финальным периодом существования Гнёздова», последней третью X в.⁵ Подобный предмет (возможно, это элемент какого-то женского украшения) сам по себе не уникален — близкие по форме и стилю подвески найдены в том же Гнёздове, Новгороде, Старой Руссе, во Владимирских курганах, а литейная форма для подвесок такого типа — в Белоозере⁶. Находки датируются концом X — началом XI вв. Особенности техники изготовления и сама стилистика изображений на подвесках позволяют связывать их со скандинавскими художественными стилями эпохи викингов⁷. Исследователи усматривают в изображении птицы «геральдический» характер⁸, обусловленный особенностями самой композиции. Однако подвеска из Большого Гнёздовского клада существенно отличается от остальных подвесок, на которых птица представлена одноглавой, с опущенными крыльями и повернутой налево (направо от зрителя) головой. Такая вариативность не позволяет говорить о едином типе изображения, хотя по стилю декора эти предметы и близки.

Подвески считаются изделиями древнерусских ремесленников, но по стилистическим особенностям и технологии изготовления обнаруживают как славянские, так и очевидные скандинавские черты. Все это дает возможность говорить о более чем вероятном варяжском происхождении их эмблематики, учитывая принципиально важное значение Гнёздова на торговом Пути из варяг в греки. Интерпретация самого изображения на гнёздовской подвеске затруднена его условным, схематизированным характером. Ясно лишь, что это двуглавая хищная птица (о чем свидетельствуют загнутые клювы), но орел ли это, сказать сложно. Высказывалось предположение о византийских истоках эмблемы «геральдической птицы», якобы, заимствованной из Византии скандинавской элитой⁹. Это, однако, никак не объясняет такой ее детали, как двуглавость на гнёздовской подвеске (изображения двуглавых птиц в Византии в ту эпоху неизвестны). По предположению В. И. Кулакова, напротив, такая особенность изображения могла быть связана с дружинной средой Скандинаво-Балтийского региона, где существовал обряд ритуального расчленения жертвенной птицы (впрочем, приведенные исследователем изобразительные аналоги весьма приблизительны)¹⁰. В. И. Кулаков усматривает в двуглавой птице гнёздовской подвески соединение двух типов изображений птиц, известных в IX—XI вв. на вещах Скандинаво-Балтийского региона и затем Восточной Европы — птицы-хищника и птицы-жертвы, причем жертвенный характер «гнёздовской» птицы подчеркивает изображение треугольника острием вверх, помещенное под головами птицы и как бы обозначающее верхнюю часть ее туловища¹¹. Треугольник — «традиционный для скандинавов-язычников символ бессмертия, характеризующий ожившую в ином мире жертву»¹². В этом случае появление двуглавой хищной птицы в орнаменте подвески следует связывать со скандинавской дружинной культурой, а само изделие считать продуктом скандинавского ремесла, локализованного на Руси. Мотив двуглавой птицы изредка встречается в декоре мелких металлических изделий более позднего времени¹³, однако, носит чисто условный, декоративный характер. Крайне сомнительна и какая бы то ни была геральдическая семантика одноглавых и двуглавой птицы на упомянутых подвесках, как, впрочем, повторю, нет и уверенности усматривать в этой птице непременно орла.

Более очевидное изображение двуглавого орла как такового относится к первой половине XIII в. Это двуглавый орел на умбоне левой створы южных «Златых» врат Рождественского собора в Суздале. Собор был возведен по распоряжению великого князя Юрия Всеволодовича в 1222—1225 гг., западные и южные «золотые врата» созданы в 1230-х гг., умбоны врат, по мнению исследователей, относятся к еще более позднему времени и датируются приблизительно рубежом 1230-х и 1240-х гг.¹⁴. Впрочем, столь поздняя датировка вступает в противоречие с событиями монгольского нашествия, в первые годы после которого вряд ли вообще могла продолжаться работа над вратами. На умбонах обеих врат помещены различные изображения в виде растительного орнамента, изображений животных, а на умбонах южных врат также и изображения святых. Среди животных встречаются львы, грифоны, драконы, птицы (в том числе две птицы напротив друг друга), а стилизованные львы и грифоны, сопровождаемые симургами, изображены и на нижних пластинах обеих врат. Двуглавый орел занимает левый умбон левой створы во втором ряду сверху, то есть периферийное положение в левом верхнем углу южных врат. Он изображен «с расправленными крыльями и длинным хвостом, переходящим в два пышных растительных завитка»¹⁵. Крылья орла раскрыты, но опущены вниз, а в верхней части украшены двумя утолщениями, головы подняты вверх, клювы чуть приоткрыты. По мнению Г. К. Вагнера, двуглавый орел, так же, как и некоторые другие символические изображения на умбонах, — абсолютно новый зооморфный мотив во владимиро-суздальском искусстве¹⁶. Исследователь объяснил его присутствие в декоре врат тем, что двуглавый орел изображен, «конечно, не в геральдическом значении, а скорее всего, как символ бессмертия души»¹⁷. На чем основывается столь смелое умозаключение, неясно. Находящиеся на соседних умбонах изображения святых и других животных (в том числе птиц и крылатого дракона), равно как и библейские сцены в клеймах врат («Троица» справа вверху и «Труды Адама» справа внизу), не дают возможности прояснить семантику этого символа.

Внешний вид орла носит подчеркнуто геральдизированный характер, отсылающий скорее к западноевропейской (прежде всего, немецкой) традиции, о чем говорят особенности изображения крыльев и голов (подобных орлов можно увидеть в гербовниках рубежа XIII—XIV вв., например, в знаменитом Манесском кодексе¹⁸). Высказывалась мысль о связи стилистики изображений на пластинах врат с традициями византийского искусства эпохи Комнинов¹⁹. Однако для Византии двуглавый орел в этот период еще не был характерен. Возможно, единичный пример этого изображения в искусстве Владимиро-Суздальской Руси нужно связывать не с византийским, а с западноевропейским культурным влиянием.

Вероятный византийский «след» в появлении на Руси еще одного двуглавого орла (в Галицко-Волынской земле) не так давно был детально обоснован А. В. Майоровым²⁰, связавшим его с более чем вероятным византийским браком (вторым) князя Романа Мстиславича и рождением в этом браке Даниила Романовича²¹. Исследователь обращается к известию Галицко-Волынской летописи (в составе Ипатьевской) об установке в 1259 г. у города Холма, где находилась резиденция князя Даниила Романовича, каменного столпа, «а на немь орелъ каменъ изваянъ, высота же камени десяти лакотъ, с головами же и с подножьками 12 лакотъ»²², то есть 12 локтей. Расположение столпа на пути к городу, безусловно, выполняло важную функцию символической репрезентации власти Даниила²³.

Находя примерные византийские аналоги (упоминание одноглавого орла со змеей на столпе в «Книге о статуях города Константинополя»), А. В. Майоров полагает, что слово «изваян» однозначно указывает на объемное скульптурное изображение орла (а не на барельеф), а слово «подножьки» интерпретирует как непонятое русским книжником изображение змеи. Между тем, само описание ясно свидетельствует о высоте собственно столпа (10 локтей), его навершия (чему соответствует в тексте слово «с головами») и подножия («подножьки») — по 1 локтю каждое. Соглашаясь с возможностью вышеприведенного понимания слова «изваян», следует все же признать, что внешний вид столпа с орлом остается, исходя из летописного текста, крайне неопределенным. Единственным фактом, позволяющим считать этого каменного орла двуглавым, является множественное число слова «голова», маркирующего высшую точку всего сооружения (так, двуглавым орла признавал еще в 1930-х гг. А. В. Соловьёв, видя в нем византийское влияние, транслятором которого выступал придворный мастер Авдий²⁴). Относится ли, однако, слово «головы» к орлу, если он венчал столп, или к нескольким орлам, если они увенчивали столп (например, четырехугольный) с разных сторон, или даже вовсе не к орлу (орлам), если допустить иное толкование слова «изваян», и в орле видеть барельефное изображение на самом столпе, сказать однозначно нельзя. Более того, слово «головы» могло означать вовсе не головы орла, а капитель самой колонны, в то время как «подножки» обозначали ее базу. Именно такое понимание логично вытекает из самого летописного описания этого сооружения. Поэтому за отсутствием более четкого и однозначного описания считать каменного орла на холмском столпе именно двуглавым не представляется возможным.

Тем более смелым представляется сопоставление холмского орла с позднейшей геральдической традицией Червонной Руси и Перемышльской земли, известной по источникам с начала XV в. Так, в «Хронике Констанцского собора» Ульриха фон Рихенталя (ум. в 1437 г.), которая неоднократно издавалась в XV—XVI вв., среди гербов участников (и не только участников) собора помещено несколько с двуглавыми орлами. Это, помимо черного двуглавого орла на золотом поле Священной Римской Империи и почти такого же орла, обозначенного как герб Юлия, «первого кайзера Рима», также: золотой двуглавый орел, держащий в каждом клюве по длинному рогу, направленному вниз, в красном поле — герб «деспота Рашки», то есть сербского деспота Стефана Лазаревича; золотые двуглавые орлы на красном поле — гербы греческих «герцогов» Филиппа и Михаила (Палеологов?), изображенные дважды²⁵; и, наконец, интересующий нас «русский» герб. Он представляет собой пересеченный геральдический щит, в первой части которого изображены в ряд три красных креста в серебряном поле, а во второй — золотой двуглавый орел с поднятыми крыльями без лап и хвоста в черном поле. Это герб, как значится из подписи, «герцога красной Руси»²⁶, иными словами, князя Червонной Руси, то есть Галиции. Примечательно, что верхняя часть этого герба отдаленно напоминает герб Волыни — серебряный крест в красном поле, который существовал уже в первой половине XV в.²⁷.

Уже хронист Ян Длугош в своем описании Грюнвальдской битвы, входящей в его фундаментальную «Историю Польши», созданную между 1455 г. и 1480 г., отдельную главу посвятил описанию хоругвей польского войска, принимавших участие в этом сражении. Среди прочих он описал и хоругви земель бывшей Галицко-Волынской, то есть Червонной Руси: «Четырнадцатая хоругвь, земли Пшемысльской, имела на знамени желтого орла с двумя головами, повернутыми равномерно в разные стороны, на лазурном поле. … Шестнадцатая хоругвь, земли Холмской, имела на знамени белого медведя, стоящего между двумя зелеными деревьями, на красном поле. … Двадцатая — земли Галицкой, имела на знамени черную галку с короной на голове на белом поле»²⁸. Итак, золотой двуглавый орел в лазоревом поле в XV в. являлся гербом Перемышльской земли в составе Польши. В то же время Галицкая и Холмская земли имели другие геральдические эмблемы, причем герб Галицкой земли был «гласным» в соответствии с наивной этимологией: галка — Галич (именно такой герб присутствует и в гербовниках Бергсхаммарском [Codex Bergshammar, ок. 1440 г.]²⁹ и Гимнихском [Armorial Gymnich (Lyncenich)], ок. 1445 г.³⁰). А. В. Соловьёв, основываясь на чисто умозрительных геральдических рассуждениях, не подкрепленных никакими источниками ранее XVI в. (при этом сочинение Я. Длугоша он не упоминает, а базируется на гербовнике Б. Папроцкого 1584 г.), с «уверенностью» утверждал, что все эти гербы относятся ко времени до завоевания Галиции поляками в 1349 г., а перемышльский двуглавый орел относится к русско-византийской традиции «XIII в. или даже XII в.»³¹. Однако никакой «до-польской», самобытной геральдики в Червонной Руси практически не прослеживается (львовский «гласный» лев появился явно под западноевропейским влиянием).